Издательство "Редкая книга из Санкт-Петербурга"
7 октября 2012
Надя Брыкина. Главы из книги.
Алеша Каменский: По-моему, только бессмысленность по-настоящему бескорыстна
Алексей Васильевич Каменский, а точнее, Алеша Каменский (звучит привычнее для всех, кто проникся его творчеством или же входит в число друзей, родственников, коллег, близких и дальних знакомых, а также незнакомых, но наслышанных об этом художнике, не говоря уже о критиках и почитателях его необычной живописи), родился в 1927 году на Кавказе, в городе Сухуми. Незадолго до этого события здесь обосновались, переехав из Пермской губернии, родители его матери - Касторские. Переселиться на Кавказ их уговорил отец Алеши, известный русский поэт, друживший с Маяковским и вошедший в блестящую плеяду советских футуристов, Василий Каменский. Он был влюблен в этот сказочно красивый горный край, в этот город, древний и прекрасный. Природа сконцентрировала здесь все свои богатства - море и скалы, деревья и цветы, вина и фрукты, целебные воды и грязи. Кстати, в VIII веке здесь уже действовал бальнеологический курорт, о чем свидетельствуют письменные источники того времени, где Сухуми упоминается под названием Цхум. Четырьмя веками позже здесь была генуэзская фактория, а около трехсот лет тому назад захватившие город турки основали крепость Сухум-Кале, которую в начале позапрошлого века отвоевала Россия.
Василий Каменский ощущал целебную силу Сухуми, но не ту, ради которой курортники едут на воды и грязи. Кавказ дарил вдохновение, побуждая поэта облечь в слова грандиозно озвученное великолепие здешних мест:
Берег - письменный стол. Море - чернильница.
Каждый камень - престол. Моя песня - кадильница.
Пой в прибой. Прибивай перевейностью,
Волно-взвихренной лейностью. Перевей волю амбра.
Моревун морегамбра. Ббахх и ашрр
И шшай - Шам - м - Шш - ш.
Касторские купили дачу недалеко от моря, на горе Чернявского, утопающей в абрикосовых и персиковых садах, за которой открывается головокружительной глубины ущелье с бурлящей на дне рекой. Вскоре построили дом на горе Батарейной, не менее красивой, хотя расположенной дальше от моря, за чертой города. Горная дорога, огибая дом, устремлялась ввысь, по мере подъема сокращая витки. Она напоминала перевернутую спираль мироздания, хорошо известную всем советским школьникам-старшеклассникам. Маленький Алеша об этом, конечно же, не догадывался, как и о том, какие из устоявшихся канонов изобразительного искусства захочется ему перевернуть.
Он жил в атмосфере любви и покоя, созданной и хранимой его родными. Под крышей их уютного дома часто звучала прекрасная музыка в мамином исполнении; мама Алеши, Августа Алексеевна, была певицей и великолепно играла на фортепьяно.
Оберегаемый от всех житейских невзгод, не привыкший к шумным играм со сверстниками из-за отсутствия таковых в радиусе нескольких километров, мальчик рос кротким и спокойным. Его не угнетала уединенность, скорее, наоборот, она способствовала развитию самодостаточной личности. Алеша не скучал в одиночестве. Вдали от городской суеты находилось много увлекательных занятий, а самым любимым стало рисование. Он начал рисовать в возрасте четырех лет, стараясь запечатлеть на бумаге все, что он видел вокруг- цветы, деревья, горы...
В числе немногочисленных друзей и знакомых в доме Касторских бывал живший в тех краях художник Конторев, выходец из донских казаков. Он любил Кавказ, без устали писал горные пейзажи, в основном, изображая горы с могучими снежными вершинами. Иногда поправлял рисунки Алеши, давал советы, стараясь понятным ребенку языком объяснить некоторые приемы построения рисунка.
Насколько доставшиеся от родителей гены поэта и музыканта сыграли свою роль в формировании личности будущего художника, судить трудно, хотя спустя много лет Алеша Каменский признавался: «С детства меня беспокоила кажущаяся неполноценность изобразительного искусства рядом с музыкой и литературой, но потом я примирился сего поверхностностью. Представьте: вам сняли катаракту, вы гуляете, перед вами маленькая рыжая собачка - очищенному глазу она кажется оранжевой, вокруг нее фиолетовый ореол - дополнительный цвет. Дальше - ярко-голубой снег... Думаю, что подобное впечатление является достаточным оправданием существования искусства живописи».
Августа Алексеевна, будучи человеком целеустремленным и волевым, очень хотела дать Алеше хорошее образование и, когда сыну исполнилось восемь лет, решила переехать в Москву. Перед тем, как намерение исполнилось, некоторое время они жили в селе Троица Пермской губернии, в большом деревянном доме отца Алеши. Здесь мальчик «сделал свои первые шаги». Он пошел в школу, носившую имя поэта Василия Каменского, а через полтора месяца он и мама, которая героически преодолела все трудности, связанные с получением жилья в столице, перебрались в Москву. Огромная, грохочущая трамваями, гудящая машинами, а по праздникам ревущая репродукторами столица открыла Алеше совершенно другой мир, лишенный спокойной созерцательности и наполненный новыми для него образами.
Он по-прежнему любил рисовать. Мама отвела его в кружок изобразительных искусств при Доме пионеров, располагавшемся в переулке Стопани, и Алеша аккуратно посещал занятия. Здесь было куда интереснее, чем в школе. Но, как оказалось, школы тоже бывают разные.
В 1939 году двенадцатилетний Алеша Каменский поступил в Московскую среднюю художественную школу, и с первых же дней занятий почувствовал себя по-настоящему счастливым. Здесь нужно было делать именно то, к чему лежала душа. Кроме уроков по изобразительному искусству самыми важными стали предметы гуманитарного направления. К великой радости ученика нелюбимые им математика, химия и другие скучные науки отошли на второй план, не играя особой роли в учебном процессе. Зато такие ценные и нужные вещи, как рисунок, живопись, композиция излагались по полной программе, напряженной и сложной. Для Алеши рисование давно перестало быть увлечением, превратившись в органичное состояние личности и непременное условие ее цельности.
Наступил июнь 1941 года, в жизнь многострадальной страны бесцеремонно вторглась война. Художественная школа получила распоряжение об эвакуации в Башкирию. Преподаватели и ученики после недолгих сборов и длительного, изнуряющего путешествия оказались в селе Воскресенском, живописно раскинувшемся среди лесов и полей за горами Мугоджарами. Красота и необъятный простор этой земли подарили Алеше новую возможность постижения образов и звуков первозданной природы, к общению с которой он подсознательно стремился со времен жизни на Кавказе.
Вместе с Алешей в эвакуации была мама, его единственная, самая родная, с ней Алеше всегда было спокойно, и даже война была не так страшна. Августа Алексеевна, любимая учительница многих ребят, преподавала музыку в местной школе. Она удивительно приятным и мягким голосом объясняла ребятам основы нотной грамоты, необыкновенно интересно рассказывала о композиторах и их произведениях, передавая свою увлеченность и любовь к музыке открытым детским сердцам. Прекрасно исполняя на фортепьяно мелодичные вальсы, умиротворяющие сонаты, захватывающие фуги, она невольно погружала ребят в волшебный мир музыки, позволяющий им, хотя бы на короткие мгновения, забыть о тяготах и испытаниях, посланных войной. Условия жизни были суровыми, особенно зимой, когда многим не хватало теплой одежды, да и питание было скудным. Но никто из учеников не жаловался, все понимали: идет война. Ребята работали много и увлеченно, учебный процесс шел полным ходом.
Весной 1943 года школа возвращалась в Москву. Объявив об окончании эвакуации, учеников выстроили, как солдат, в колонну, дали команду погрузить нехитрые пожитки на телеги. Затем все отправились до ближайшей железнодорожной станции. Среди этих людей был юноша, спокойно наблюдающий за невероятной суетой, мечтательный, живущий в своем созданным им мире, часто удивляющийся всему происходящему вокруг, Алеша Каменский.
Родная столица встретила ребят изменившейся, «осунувшейся», как человек после болезни. Война продолжалась, и жизнь в Москве была нелегкой. Алеша по-прежнему посещал свою школу, в принципе богатую традициями и замечательными преподавателями, воспитавшими так много ярких, ставших знаменитыми мастеров. И в то же время в Московской художественной школе (МСХШ) в какой-то мере чувствовалась некая атмосфера соревнования, честолюбия, поклонения отдельным гениям, которые, может быть, впоследствии не вполне себя проявили. Алеша все чаще испытывал желание побыть в одиночестве, хотя бы на день остаться предоставленным самому себе, чтобы можно было вдоволь и не по программе читать, рисовать, мечтать. Он нуждался в свободе. Он хотел найти или, может быть, понять себя. Когда ему было 16 лет, однажды по пути в школу он почувствовали себя плохо - трудно было дышать, болела грудь... Казалось, что на второй день Алеша выздоровел, он уже колол дрова, так как надо было топить печь - в доме было печное отопление. Но на всякий случай решили вызвать врача. У Алеши оказался пневмоторакс - воздух вышел из легкого в плевру - возрастная болезнь. Доктор запретил Алеше в течение месяца ходить в школу. И этот месяц, по словам Алеши, был счастливейшим и важнейшим временем в его жизни. Это был месяц свободы. Он рисовал и читал, он прочел письма Ван-Гога, он прочел том высказываний выдающихся художников нового времени от Эдуарда Мане до Пикассо. Он понял то, о чем и не думал до этого, что русская живопись, за исключением иконы, проигрывает перед западной, что надо учиться у Франции и вообще - у Европы. Алеша, предоставленный сам себе, понял то, что и должен был понять, можно даже сказать, что тогда он начал находить себя.
Алеша Каменский окончил школу в 1945 году, сразу после окончания войны. Тем же летом поступил в художественный институт им. В.И.Сурикова. Увы, в стенах этого прославленного вуза молодого, ищущего художника ждало разочарование. По сравнению с художественной школой занятия казались скучными, выхолощенными, лишенными пищи для ума и воображения. В известной мере так оно и было. Как это ни странно, военное время, кажущееся невероятно тяжелым для людей, веривших в победу и делавших все для нее, было несравненно более духовным по сравнению с периодом, наступившим после окончания войны. По стране прокатилась волна идеологических ужесточений, круша инакомыслие во всех сферах жизни. Коммунистическая партия, в рекордно короткий срок справившись с послевоенной эйфорией, предприняла решительные попытки «перевоспитания» творческой интеллигенции, началось «плановое отупление» населения огромной страны. В культуре и искусстве искоренялось все, что по каким-либо признакам считалось «немарксистским», «антисоветским» или не вписывалось в рамки так называемого социалистического реализма. Строго осуждался авангардизм, несмотря на то, что в этой области нашей стране было чем и кем гордиться: «советский авангард» не зря называли великим многие отечественные и зарубежные критики и не случайно он вошел яркой страницей в историю мирового искусства. Партия и правительство почему-то на дух не выносили импрессионистов, футуристов, абстракционистов, не говоря уже о сюрреалистах, даже слова такие использовались как бранные авторами передовых статей и бескомпромиссными ораторами.
Алеша знал, что партийные идеологи разъясняли двухсотмиллионной аудитории советских граждан, какое искусство является враждебным, а какое - нет. А если есть «враждебные» картины, скульптуры, стихи или музыка, значит, есть и враги, точнее, «враги народа» среди людей искусства. И народ, не успевший прийти в себя после ужасов отгремевшей войны, поднимали на борьбу с внутренним врагом, выявить которого можно, например, по наличию «низкопоклонства» перед Западом, т.е. симпатии к произведениям Пикассо, Матисса, многих других признанных во всем мире художников. В кабинетах власти копились доносы. Алеша видел, как скудеют ряды институтских преподавателей, как поспешно отстраняют от работы блестящих педагогов, подменяя их «политически грамотными», как умолкают уцелевшие, затрагивая на занятиях по современному искусству только вопросы соцреализма и самые общие темы. Мастерские и кафедры института наводнили серость и посредственность, в воздухе витал страх новых репрессий. Студенты, пытаясь приспособиться, усердно конспектировали классиков марксизма-ленинизма и цитировали их на всех без исключения экзаменах. Алеша Каменский признается, что он не проучился, а «проспал» шесть лет. Однако это не притупило тягостных ощущений и воспоминаний, связанных с пребыванием в этом учебном заведении. К моменту окончания вуза в 1951 году полученный суриковский диплом уже был не в радость, и начался длительный период «избавления от института». Каменскому «пришлось потратить не меньше времени на то, чтобы вернуться к утраченному ощущению цельности».
Молодой художник активно включился в поиск новых подходов к изображению. Благо, идеологическая обстановка в стране после смерти Сталина в 1953 году заметно потеплела, и новаторство в искусстве временно перестало занимать партийных идеологов. Алеша Каменский увлекся художественными экспериментами, направленными на постижение понятия «свет» и выявление собственного к нему отношения: «Световой луч обрисовывает предмет, по пути к глазу он обрастает рефлексами, и, наконец, все сливается в общий световой поток. Я понял, что светлично для меня - голубой и что он - един. Очевидно, это должно выразиться в повторяющихся ровно-голубых холстах...»
В той же степени молодой художник был озадачен формированием своего видения пространственных решений: «Выход из тупика дало понятие «пространственная ситуация». Это та сторона нашего восприятия жизни, которая прямо соотносится с живописью. Впечатление «раскалывает» натуру. Задача художника собрать расколотые куски на картинной плоскости по-новому».
Изучать стиль и методы работы современных западных мастеров уже не считалось зазорным, и это радовало. Железный занавес приподнялся, пропустив в СССР целый ряд интереснейших выставок. Советские художники, творческий путь которых прокладывался за рамками соцреализма, стремились увидеть и узнать как можно больше нового, вкусить запретных до вчерашнего дня плодов. Раньше они шли наугад, лишенные информации, полноценного общения с коллегами, зрительской аудитории. И теперь каждый искал, прежде всего, то, что созвучно его собственным творческим замыслам, чаще всего вымученным и затаенным.
Алеша остро чувствовал, как много они потеряли. На осуждаемом партией Западе за это время родилось и отжило свой век несколько стилей и направлений в искусстве, и на их почве уже появились новые ростки. Ошеломляла неограниченная свобода, с которой западные коллеги использовали цвет, пространство и даже идеологию. Им не возбранялось блуждать в лабиринтах творческой индивидуальности, доверяя полотну и зрителям немыслимые откровения - от закономерных до непостижимо абсурдных. Алешу Каменского особенно впечатлило увиденное на выставках американского и французского абстрактного экспрессионизма, «живописи действия», позаимствовавшей основные формальные элементы у двух противоположных стилей - посткубистской абстракции и сюрреализма. Он многое понял относительно собственных озарений и открытий, полностью уверенный в том, что, несмотря на идеологические тиски прежних лет, его творческая индивидуальность ни в коей мере не могла получить необратимые деформации. Грандиозное впечатление, произведенное работами Поллока, Аршила Горки, В. де Кунинга, Марка Ротко, Жоржа Матье и других представителей абстрактного экспрессионизма, укрепило его в намерении продолжать собственный поиск.
Художник Каменский был окончательно потерян для соцреализма, о чем свидетельствует его интерес к творческому методу художников, практикующих отказ от предварительного замысла и планомерно построенной формы, предпочитающих спонтанную манеру письма и свободные импровизации на холсте. Неограниченное поле возможностей не пугало, а радовало и вдохновляло. Хрущевская «оттепель» была в разгаре. В 1958 году Алеша Каменский вступил в Союз художников СССР.
В те годы он рисовал очень много. Днем он действительно работал, «работал на себя», а вечерами занимался заработком - преподавал в Заочном народном университете искусств (ЗНУИ), где обучались самодеятельные художники. Алеша должен был писать письма, в которых давалась оценка работам обучающихся в этом учебном заведении. Изнуренный после написания десятка подобных писем, с «вымученными» замечаниями, что, по его мнению, получилось хорошо, а что плохо, что, например, в «данном натюрморте, огурец в правом верхнем углу удался, а над помидором в левом надо еще поработать», он бежал без оглядки от университета вниз по Покровке до ближайшей станции метро, радуясь «освобождению», возращению в свой дом, в свой таинственный мир, к своим близким и к ждущим его работам. Какое-то время он вел занятия и в Полиграфическом институте, однако вскоре отказался: «Это требовало больших затрат времени. В отношении заработков я был всегда циничен - сравнивал затраченное время с полученными деньгами».
Работа в университете была тоже не особенно денежной, однако имела некоторые дополнительные преимущества. Каменскому как члену Союза художников и преподавателю частенько «перепадали» творческие командировки, а путешествовать ему нравилось: «Я не люблю Советскую власть, но были удобные моменты - то едешь в Туркмению, то в Казахстан, тебя принимают, дают номер, и все бесплатно, никакого отчета - смотри, рисуй». Алеша Каменский охотно отправлялся «смотреть и рисовать» - и в Среднюю Азию, и в Прибалтику. Все его командировки были плодотворными: впечатления от увиденного нашли отражение не только во множестве акварелей и пастелей, но и в остроумных путевых заметках. Иные из них вошли в неопубликованную пока подборку «Письма к самому себе (мемуары и пасквили)». Таков еще один штрих к портрету самодостаточного и самобытного Алеши Каменского.
Хрущевскую «оттепель», судя по всему, можно назвать одним из счастливых периодов жизни художника Каменского. Этот отрезок времени отмечен творческим подъемом, профессиональным становлением, успешными попытками найти свой путь в искусстве. И не только в искусстве: когда Алеша познакомился со своей будущей женой Мартой, шел 1959 год, а в 1963 у них родился сын Алексей. Это было прекрасное время! Какое счастье для Алеши было находиться в кругу любимых, радоваться им, разговаривать с любящим и понимающими его людьми, писать их портреты. У него было ощущение, что с годами и с появлением собственной семьи потребность в юношеской пламенной дружбе как-то ослабевает. Хотя у него всегда было много друзей, в основном, это художники - «в дружбе людей связывают общие интересы». Друзья-художники любят бывать у Алеши, ценят его тал ант, необычные работы, уважают как преданного и очень деликатного друга. Тихий, бескорыстный, скромный и очаровательный Алеша всегда готов выслушать и помочь, общение с ним необычайно интересно. Он - интеллигентнейший человек, великолепный собеседник, тонко чувствующий музыку и поэзию, прекрасно знающий культуру и искусство Франции (Алеша наделен любовью к этой стране и всему «французскому»), осколок старой культуры, в которой «русское» и «французское» взаимообогащались без ущерба национальному. Да и просто каждый испытывает огромное счастье быть рядом с ним, Алексеем Васильевичем Каменским, который смог сохранить в себе и в своей семье дух русской интеллигенции конца XIX- начала XX веков, то редкое благородство и неподкупную честность, присущие лучшим представителям серебряного века.
К сожалению, «оттепель» была непродолжительной. Резкое «похолодание» наступило в 1963 году, когда ситуация в стране в очередной раз круто изменилась. Тогдашний партийный лидер и глава государства Н.С. Хрущев, историческое выступление которого в 1956 году стало началом «оттепели», по-видимому, решил собственноручно положить конец этому явлению. И произнес новую, на этот раз печально известную речь, в которой назвал антисоветскими картины ряда художников, увиденные им на выставке в Манеже. С этого момента нонконформистское искусство вынуждено было уйти в подполье. Алеше Каменскому и многим его коллегам, не нашедшим себя в соцреализме, следовало забыть об участии в художественных выставках - в течение ближайшего десятилетия их произведения на выставки не принимались. Впрочем, как признается сам художник, он был совсем не огорчен таким обстоятельством. Это давало ему возможность углубиться в себя, то есть бороться с самим собой, «а ведь это - борьба основная и самая трудная».
Алеша Каменский работал очень много, стараясь не думать о том, что результаты его труда официально изолированы от сограждан. Не оглядываясь на линию партии, он шел своим путем. Сначала впечатление, потом множество набросков с натуры, способствующих кристаллизации идеи будущей картины, и, наконец, само ее создание: выбор композиции и процесс воплощения, предполагающий рождение и немедленное использование новых и новых идей. Незыблемо закономерным было лишь одно - от «многословных» эскизов Каменский всегда шел к лаконичному итогу. Получалась своего рода картина-резюме. Наброски с натуры и уже завершенные работы Алеша Каменский развешивал на стенах своей квартиры, где их могли видеть только члены семьи и близкие друзья. Все, что не помещалось на стенах, складывал в шкаф. Аналогичным образом поступали тогда и другие «шестидесятники» - опальные художники, а также писатели тех лет, которые писали «в стол». В стране среди искусств в несколько лучшем положении оказалась классическая музыка, ведь она по своей сути предназначена к некоторому «непониманию», хотя и музыку «клевали». Что же касается живописи, то здесь все «понятно». «Вот стоит дом, и у тебя на холсте должен появиться похожий дом. А с тем и, у кого дом не похож, нужно бороться».
Обстановка, казалось бы, не способствовала творческим взлетам, однако вклад в искусство и литературу, внесенный «шестидесятниками», свидетельствует об обратном. Алеша Каменский считает, что работы того времени ему удалось наполнить более значительным, чем в последующие годы, внутренним содержанием. Вот только круг общения мог бы быть значительно шире, однако и в этом художник не чувствует себя обделенным. Если говорить о влиянии на его творческий поиск окружающих, то наиболее благотворным было влияние Михаила Захаровича Рудакова, автора удивительных пастелей, которые неизменно восхищали Алешу. Их дружба началась в 1965 году, скрепленная сходством взглядов и «подпольными» творческими усилиями. Поступив на работу в Московский комбинат графических искусств в 1974 году, Алеша Каменский в течение пятнадцати лет занимался созданием иллюстраций к сказкам для детей. В основном это были картинки, выполняемые темперой на оргалите. В то время советским учреждениям вменили в обязанность покупать произведения изобразительного искусства, разумеется, идеологически выдержанные. Детские сказки, прошедшие испытание несколькими эпохами, не вызывали подозрений.
В комбинат привела его забота о хлебе насущном, и проблему эту он успешно решал, рисуя лис, волков, петухов, курочек-ряб... Это приносило относительное финансовое благополучие, которое, по его словам, плохо отражалось на его собственной работе, по-прежнему никем не оплачиваемой, но куда более важной для жизни. Алеша Каменский перестал ощущать состояние борьбы, необходимое ему как художнику. Сам Алеша называет этот период своей жизни «успокоением». Да и в целом в те годы в стране воцарилось некое спокойствие, позднее идентифицированное как «застой».
Середина семидесятых годов отмечена некоторым ослаблением идеологического пресса. Нонконформистам (правда, это слово как-то плохо подходит к личности Алеши Каменского, который своим видом и характером отрицал традиционный имидж нонконформиста) удавалось устраивать небольшие однодневные выставки и так называемые квартирные просмотры. Но все это проходило полулегально, на выставки принимались, непонятно почему только пастельные работы Алеши. И все же художники, которых вот уже двенадцать лет отвергал, и, игнорировали и унижали, воспряли духом.
В конце 80-х годов, охваченный желанием внести новизну в свою работу, Алексей с огромным интересом начал делать иллюстрации к стихам: «В них я искал отдых от живописи маслом с ее неограниченными возможностями. Богатство оттенков начинало казаться какой-то водянистой стихией, в которой я тонул, сквозь которую я изнемогал продираться». Увлеченный поэзией еще с раннего детства, он вновь и вновь перечитывал стихи любимых авторов. Мысленно пропуская их «через себя», Алеша старался с помощью рисунка создать атмосферу, воспроизвести основную идею или какие-то детали того или иного произведения. Изо дня в день он неустанно рисовал, делая различные варианты к стихам Хлебникова, Маяковского, Каменского, Брюсова, Элюара, Бретона... «В результате приходилось не просто рисовать, а делать книгу - воображаемую, разумеется, без всякой надежды увидеть ее когда-либо напечатанной». Понадобилось еще десять лет, чтобы нонконформистское искусство окончательно вышло из подполья. Только в конце восьмидесятых годов Каменский получил возможность участвовать в зарубежных выставках. Повеяло свежим ветром. Появились новые взгляды. В то время художники уже могли свободно, публично, в том числе и в прессе, говорить о своем отношении к искусству и жизни. Алеша Каменский мог поделиться своими мыслями не только с друзьями, но и опубликовать их в небольших каталогах, выходивших по случаю различных выставок: «Я не придаю слишком большого значения содержанию, психологии, «настроению». В своих внутренних рассуждениях я не останавливаюсь перед словом «бессмысленность», так как, по-моему, только бессмысленность по-настоящему бескорыстна».
На волне перестройки и последовавших перемен работы российских нонконформистов экспонировались во многих странах мира, многие из них заняли достойные места в музеях и частных коллекциях. Полотна Алеши Каменского приобрели коллекционеры из Германии, Франции, Норвегии, США, Швейцарии.
Идет время, но он остается всегда самим собой, Алешей Каменским - отзывчивым и добрым для близких и друзей, для всех, кто нуждается в нем. С мамой случилось несчастье - инсульт, затем последовала парализация - четыре тяжелейших года до последней минуты Алеша не оставлял ее, ухаживал за ней, был всегда рядом, а когда она отдыхала, работал в соседней комнате, уходя в прекрасный мир живописи. Трудно представить, как и в каких условиях порой рождаются его картины. Заботясь о близких и помогая им, невзирая на бытовые условия, будь то ремонт в квартире, за которым он должен «приглядывать», он продолжает работать. Среди суеты рабочих и стука молотков, мирно устроившись на маленькой табуреточке в углу дальней комнаты, наполненной красивой классической музыкой, передаваемой по радио «Орфей», одетый в любимую курточку-«телогреечку», сшитую умелыми руками его жены Марты, перед стулом, неизменно служащим ему мольбертом, изрядно запачканном краской преимущественно в голубых тонах, пишет свои замечательные и неповторимые работы он, Алеша Каменский.
Новое время - новые импульсы для творчества. Алеша Каменский почувствовал многократно усилившийся интерес к работе. Движимый свежими идеями, он снова в поиске путей их воплощения. Медлить нельзя, поскольку ощущение должно непосредственно переливаться в мазок, а найти эту непосредственность нелегко, иногда требуются годы работы. И на каждом холсте приходится все начинать сначала...
Надя Брыкина
